Анонимный французский роман XIX века «Эвелина. Похождения и интриги юной Мисс Вселенная», Париж, 1840
Перевод на русский язык Алик Костин, 2017


ГЛАВА III. Длинный и толстый член негра

(Роберт — Томпсон — Находка)

Проводив брата, я тут же покинула Гавр, не желая оставаться в этом городе ни часу, но заставшая нас гроза приняла тревожные масштабы, и я была вынуждена остановиться в придорожной гостинице, где нашёлся один номер с двумя кроватями, разгороженными занавеской. Я согласилась, тем не менее, и приказала принести туда хорошие светильники, а затем я хотела бы поужинать.

Хозяин обещал жареного петуха и омлет с зеленью. Я велела положить два столовых прибора и сказала, чтобы позвали моего слугу к ужину.

Бедный мальчик хотел что-то возразить, но я твёрдо на него посмотрела и заметила, что в путешествии надо подстраиваться под обстоятельства. Тогда он согласился, сел напротив меня, и всё съел. Я попросила его рассказать свою историю. Ребёнком он был захвачен работорговцами и продан богатому французскому купцу, который привез его в свою страну, где он со временем привык, особенно с тех пор, сказал он, как попал ко мне на службу. После того, как посуду убрали, я приказала закрыть дверь на замок и спросила Роберта, умеет ли он расшнуровывать корсет.

— Не очень, мадемуазель, но я сделаю все возможное.

Он, действительно, попытался, но либо от робости или по какой другой причине руки его дрожали, а глаза блестели, как алмазы.

— Хорошо, Роберт, можете идти раздеваться к себе за занавеску, а я постелю бельё сама.

Когда я была уверена, что он разделся, я позвала его помочь снять с меня ботиночки.

— Но, мадемуазель, я совсем голый.

— Ничего, погасите свечи.

Он встал предо мной на колени, а я закинула ногу на ногу, подставляя ему левую в темноте. Эмоции, как и раньше, захлестнули его снова, и он достаточно долго возился, чтобы распутать узел шнурка. Когда он закончил, я подставила правую ногу, чтобы он обслужил её так же, как и левую, которая была уже совершенно голой, и я, перекидывая её, задела его член, кажется чудовищно огромный, по крайней мере не менее двадцати с лишним сантиметров.

— У вас есть подружка, Роберт?

— Нет, мадемуазель, белые женщины не любят чёрных.

— Бедный мальчик, отстегните ещё мне подвязки и снимите чулки.

Когда вторая нога стала голой, я протянула её и сжала огромную машину между двумя ступнями. Я почувствовала, как что-то тёплое и

липкое смочило мои бедра, которые я слегка развела, когда он снимал мои подвязки. Но так, как он не делал движений навстречу, я попросила растереть мне ноги. Он робко начал с левой.

— Так, так, Роберт, растирайте, выше, ещё выше.

Роберт, ободренный моим потворством, наклонился и поцеловал мою ножку. Я схватила его большую кучерявую голову двумя руками, и поцеловала в лоб, руки его сбились с пути и задели мой маленький бутон. Тогда я нашла его сладкие губы, нежные, как бархат, и благоухающие, как роза. Мгновенно он схватил меня в объятия и опрокинул на кровать, его большой штык легко нашел путь, и я подумала, что сейчас потеряю сознание от удовольствия ощущать проникновение в свою плоть. Когда её залил поток горячей спермы, я отключилась от сладострастия.

Его горячие поцелуи вернули моё сознание, но, чувствуя, как что-то давит между бёдер, я увидела, что он не вышел, его огромный член заполнял целиком мою розовую пещеру. Как только он увидел меня с открытыми глазами, он снова начал двигаться, и снова волны любви побежали по венам, чтобы вознести меня на небо.

Никогда я не испытывала удовольствия, подобного тому, что доставлял мне этот негр, кровь восхитительно бурлила в моих жилах, я оставалась неподвижной, замерев в состояние изумительной истомы, мир исчез в моих глазах, всё было сосредоточено в руках. Наши губы слились и, казалось, пили волшебный нектар. После нескольких минут отдыха он начал третий акт жертвоприношения, я убедилась в чудодейственной силе этого бедного негра, которого все гнушались и презирали.

— О, дорогой Роберт, — сказал я, — ты будешь спать в моих объятиях, я буду тебя любить и уважать, что не могу делать открыто, не могу похвалиться твоей любовью! С какой радостью, я бы признала тебя своим мужем! Но, увы! Твоя чёрная кожа и предрассудки общества ставят непреодолимый барьер между нами. Надменные европейцы тебя презирают, как низшего, а ты добрый, умный, щедрый и верный, и ты влачишь существование раба и подчинённого.

Эта ночь была одним большим пожаром любви, Роберт был неутомим, семь раз он мне доказывал свою любовь и силу, и я была буквально вымотана. Как только начался день, я велела встать и пойти найти мне каких-нибудь продуктов, я чувствовал себя ослабшей, но, прежде чем позволить ему уйти, я снова схватила его в объятия и присосалась к губам, от которых невозможно было оторваться.

Пока его не было, мне вдруг сделалось дурно и стало подташнивать, я побледнела от догадки:

— Господи! Я беременна! Я попалась! Как быть? Что делать? Как скрыть эту страшную тайну?

Я вспомнила вдруг, что забыла принимать зелье, что дал мне Уильям и которое я возила с собой. Я достала бутылку, и приняла два стакана разом горькой тошнотворной микстуры. Когда Роберт вернулся и постучал в дверь, я сказала, что мне нездоровится, и я хотела бы отдохнуть в течение дня.

— Что с Вами, госпожа?

— Ничего, Роберт, я только очень устала, ты меня чуть не убил своими сладкими ласками, мне просто нужно отдохнуть и выспаться, я сейчас засну и позвоню, когда я проснусь.

Я действительно заснула, но часа через три проснулась от боли ужасной боли в животе. Я готова была потерять сознание, но храбрость поддержала меня, боли прекратились на нескольких минут. А затем они стали настолько сильные, что я не сдержала стон. Роберт был под дверью, услышал и хотел войти, но было заперто. Я сказала ему не волноваться.

Жестокие боли нахлынули быстро и яростно, я покрылась холодным потом, всё тело охватил озноб. Третья волна, более сильная, и более страшная заставила извергнуть из себя бледную жидкость вперемешку с кровью, я потерял сознание и, когда пришла в себя, увидела, что сделала выкидыш. Я возблагодарила Небо за его защиту и, хотя была очень слабой, встала и постаралась убрать следы своего греха.

Я отдыхала еще два дня и, когда прибыла в Париж к вечеру третьего, ничего не выдавало моего расстройства, кроме некоторой бледности.

Я назначила вечером Роберту свидание, и в самом деле около полуночи дверь тихонько отворилась, и Роберт вошел. Эти две ночи, проведенные вдали от него сильно распалили наши желания, мы исступлённо сжали друг друга в объятиях, он овладел мной, дважды залил горячей спермой, не вынимая из меня своё чудо, всю покрыл поцелуями, сосал соски на груди. Запах его тела сводил с ума от похоти, я чувствовала, как набухает его орган, как он раздувается во мне.

— Ах! Мой любимый, я умираю, дай мне твою плоть! — И я потеряла сознание от счастья.

Он достал из меня и лёг рядом, я повернулась и прижалась голой попкой к его животу, и мы заснули.

Но где-то через час я проснулась от упоительного ощущения — это был мой Роберт, который мягко вводил свой чудовищный член в мою плоть, готовясь вознаградить меня за прерванный сон обильным возлиянием. Это игра нам понравилась, и он повторил её два раза прежде, чем покинуть меня около пяти утра. Я предупредила, что каждый раз, когда он увидит белые ленты у меня вокруг шеи, он может приходить на свидание вечером. Он пообещал, и после его ухода, я заснула спокойно.

. . .



На следующий день мама послала Роберта в Орлеан. Это было воскресенье, родители и домашние отправились в церковь, я извинилась, что болит голова, и сказала, что не пойду никуда сегодня и отпустила свою горничную. Когда она ушла, я вспомнила, что забыла отправить письмо мадемуазель В., своей соседке, а никого, кроме французской кухарки, нет, чтобы послать. К счастью, я услышал шум возвращающегося экипажа и, рассчитывая отправить Томпсона, я направился к конюшне.

— Томпсон, не могли бы вы доставить мне удовольствие и отнести это письмо мадемуазель В.?

— С удовольствием, мадемуазель, должен ли я дождаться ответа?

— Да, я буду вас ждать здесь.

Во время его отсутствия, я восхищалась хорошим содержанием конюшни, её чистотой, и меня пьянил запах скошенного сена, который напоминал зеленые луга моей родины.

— Ну! Томпсон, какой ответ?

— Мадемуазель В. непременно пойдёт с Вами завтра на цветочный рынок.

— Спасибо, Томпсон, как ваши лошади?

— Очень хорошо, мадемуазель, ах!, не подходите к Конго, он может лягнуть. — Говоря это, он взял меня под руку, чтобы заставить отступить.

— Вы забыли заплатить комиссионные, мадемуазель!

Я сунула руку в карман, чтобы достать кошелек, но он остановил меня жестом:

— Мне не нужны деньги.

— Что же вы тогда хотите?

— Поцеловать Вас!

— Вот как?! Томпсон, если это должно сделать вас счастливыми, вот мои щеки. Ах! Я не разрешала целовать меня в губы, уберите ваши руки, пустите меня, Томпсон, вы действительно слишком дерзки.

— Нет, нет, еще один поцелуй.

— Отпустите меня сначала.

— Поцелуйте меня! Ах! Дорогая Эвелина, Вы самая очаровательная женщина!

Я попыталась высвободиться, но он потащил меня на сеновал, задрал мне юбки и схватил руками за ляжки.

— О, Боже! Томпсон, что вы делаете? Вы делаете мне больно, я закричу, если вы не прекратите, уберите ваши руки! Боже! Вы… вы… расстегнули, что это значит? Вы делаете мне больно… Ах! Боже мой!.. мой дорого… дорого… Томпсон… я умираю… Ой! Знайте, Томпсон, я не прощу вас никогда.

— Правда, сладкая Эвелина?

— Я скажу маме.

— Я не верю, моя дорогая.

— Я не буду разговаривать с вами всю жизнь.

— Куда Вы направляетесь, моя дорогая?

— В гостиную, и я запрещаю вам идти следом, или я вас побью.

— Вот именно, я хочу быть побитым!

— Догоните, если посмеете!

Я бросилась через сад, заскочила в гостиную, закрыла за собой дверь и села на диван. Дверь отворилась, и вошел Томпсон. Он подошел ко мне, встал и достал свой член, который был больше двадцати сантиметров в длину и толще моего запястья. Я вблизи рассмотрела головку, имевшую красивый пурпурный цвет, потом потрогала её, она была тугой и упругой. Чувство небывалого вожделения охватило меня, и я поцеловала её, сжимая в губах. Томпсон поднял юбки, ввел мне свой палец и стал дрочить. Я ощущала биение и набухание нежной пылающей головки между губами, и вскоре горячая струя затопила горло, и, получив первый раз в рот мужскую сперму, я проглотила её до последней капли, чувствуя, как живительная тепло согревает меня внутри.

— Моя сладкая Эвелина, Вы самая сладострастная женщина, что я когда-либо знал!

— И вы, дорогой мой, Томпсон, человек, обученный для того, чтобы доставлять удовольствие Эвелине.

— Не хотите позволить мне посетить Вас сегодня вечером?

— Нет, это было бы слишком опасно. Мне нравится лучше ходить навещать вас в конюшне. Каждый раз, когда я буду надевать голубое платье или голубую ленту, ждите меня, но будьте осторожны, не принимайте других женщин.

— Что Вы хотите, чтобы я не принимал?

— Я не знаю, мужчины так слабы, вы могли бы и других женщин пользовать вместо меня.

— Нет никакой опасности, ни одна женщина не может сравниться с Вами.

Тут мы вспомнили, что не заперли дверь. Томпсон исправил свою оплошность и захотел прежде, чем оставить меня, доказать ещё раз свою любовь.

— Поторопитесь, Томпсон, потому, что скоро уже пора ехать за маман. — Я уже говорила о маме, как о сопернице.

Я легла на диван, схватила его орган и продавила между губами себе в щель. Какие восхитительные ощущения! Какой он толстый и длинный!

— О! Мой дорогой Томпсон, какое неземное удовольствие вы мне доставляете!

— Дайте мне Ваш язычок, моя дорогая.

— О небо! Я едва могу выдержать это наслаждение…

— Ах! я сейчас разряжусь…

— Ой! Давай мне…

— Ох!.. Ох!..

— Теперь, мой дорогой Томпсон, ступайте, поезжайте за семьёй и купите небольшой потайной фонарик, отдадите мне его вечером.

. . .

«Ого! Мадемуазель Эвелина», — скажет читатель, — «вы делаете успехи — лакей, негр, кучер, ваш брат, про которого мы не говорим, потому что он джентльмен, хоть и ребёнок, но те трое — прислуга, и ни одного господина».

Безусловно, дорогие читательницы, но вы ведь не предполагаете, что я настолько глупа, чтобы отдать свою благосклонность какому-нибудь господину, встреченному в салоне или на выставке, где я часто бывала? Как думаете, это сделало бы меня счастливой — стать предметом мужских сплетен после ужина? Верите ли вы, что я хочу пожертвовать своей репутацией? Вы случайно не представляете себе, как погрязшие в развлечениях и распутствах все эти господа могут удовлетворить девушку моего темперамента?

Нет, нет, я бы предпочла лакея, кучера — эти крепкие молодцы питаются ростбифом с кровью и крепким пивом, они принимают моё покровительство за честь и не смеют проболтаться из страха потерять доверие и своё место. Половина ваших джентльменов ничего не стоит, другая половина, наигравшись моими ласками, бросит меня ради танцовщицы или какой-нибудь гризетки, чтобы выставляться на публике, так как все их интриги — это любовные похождения и тщеславие.

. . .

Когда я вернувлась к себе, какое-то любопытство толкнуло меня внимательно рассмотреть длинное утопленное в стену зеркало

Я много читала историй про потайные двери, скрытые лестницы, что мне вздумалось поискать что-то подобное в этой старой обители. Острыми концами ножниц, я стала давить на винты, которые держали секло, и наконец один, казалось, подался, я нажала изо всех сил и я с удовлетворением увидела, как зеркало подвинулось и открыло тесный тёмный вход, куда уходила чёрная лестница и упиралась в землю. Я неподвижно застыла на нескольких секунд, сердце бешено билось. Кто знает, куда ведёт эта лестница — в чей-то подземный склеп, в темницу, где совершено убийство невинной жертвы, которая боролась в муках отчаяния? Меня трясло от страха и ожидания, но мужество вернулся, и я решила пойти навстречу неизвестному.

Я медленно спустилась вниз по лестнице, замешкалась на дне, одна, без света, смелость меня покинула, я застряла, в какой-то момент охватила мысль подняться, но я поборола трусость и пошла вперед, осторожно нащупывая землю ногами. Я двигалась так минут десять или около того, когда наткнулась вдруг руками на препятствие. Это опять была лестница, я поднялась, и упёрлась в дверь, где не было ни замка, ни засова. Догадываясь, что секрет может быть не один, я пошарила вдоль двери, пока не нашла кнопку, от нажатия на которую дверь открылась, и я вошла в небольшую часовню в глубине сада, наружная дверь которой открывалась в маленькую улочку.

Я подскочила от радости, я оказалась самой счастливой из женщин — свобода уходить, приходить, и никто не контролирует мои действия — это было больше, чем я мечтала. Усилив поиски, я нашла под скамьёй ключ от уличной двери. Проверив, что он работает прекрасно, я вернулась и пошла обратно к своей комнате. Я долго сидела и обдумывала свои планы. Из следующей главы вы узнаете, как я их реализовала.