Мы – трое друзей-однополчан – ехали домой, демобилизовавшись из армии. Служили за границей, в ГДР. Два года – за колючей проволокой. Из воинской части – ни ногой. Как на зоне.

До Днепропетровска летели самолётом, прямого рейса на Киев почему-то не было. Затем нам предстоял неблизкий путь на поезде. У нас на руках были проездные билеты, выданные ещё в воинской части, но поезд был только вечером, а прилетели мы в Днепропетровск утром. Чтобы убить время, зашли в привокзальное летнее кафе, достали выданные в ГСВГ, начфином, дембельские червонцы. Больше валюты солдату домой не полагалось: только в аккурат на мороженое, лимонад, спички и курево. Мы заказали по второму и пива.

После сытного обеда в кафе мои сослуживцы повеселели. Стали обдумывать план дальнейших действий. Неожиданно к столику, за которым мы сидели, дымя сигаретами, подошла худенькая, угловатая девчонка в стоптанных, кривобоких туфлях и коротенькой юбочке, едва прикрывающей задницу.

– Дяденьки солдаты, угостите сигареткой, а ещё лучше – пивом, – попросила она и подмигнула многозначительно мне.

Я всё понял, дал девчонке сигарету с фильтром, шепнул приятелям, чтоб подождали на перроне. Поманил её к выходу из кафе.

– Пиво сейчас будешь или после, когда назад вернёмся? – спросил я у девчонки на улице.

– Одну – сейчас, остальные – после, – бойко ответила та, подхватив меня под ручку. – Куда катим? В парке под кустиком, или в подвале дома, на трубах?

– А у тебя что же, хаты нету? – притворно удивился я.

– Ко мне нельзя, у меня дома маман с отчимом, – сказала девчонка. – Он такой козёл, отчим, прикинь... Сколько раз ко мне приставал, а позавчера трахнул.

– А мамаша куда смотрела? – спросил я осуждающе.

– Ей не до меня было. Её, пьяную, отчим отколотил и с фингалом из дома выгнал, – принялась охотно рассказывать девчонка. – Маман всю ночь на улице тусовалась, пока этот меня трахал, прикинь.

– Да, тяжёлый случай, – притворно посочувствовал я. Купил ей, как обещал, бутылку пива, привёл девчонку в парк, выбрал самую отдалённую, глухую аллею, заросшую густым кустарником. Расположились на лавочке. Пока та сосала из горлышка пиво, я мысленно настраивал свой «инструмент», представляя все прелести скорого совокупления с малолеткой... Когда всё было готово к делу, встал с лавочки и поманил девчонку внутрь зелёной, хаотично переплетённой молодой парковой поросли. Заросли кустарников и ветки деревьев напрочь скрыли нас от всего белого света. Внутри раскидистого зелёного шатра царил таинственный полумрак и приятная, сыроватая прохлада.

Я велел девчонке раздеться. Та покорно сбросила одежду, оставшись в одних крохотных трусиках, которые прикрывали только лобок впереди. Сзади, узкой полоской вдавившись между ягодицами, они оставляли всё открытым. Я сам торопливо сдёрнул с её бёдер этот прозрачный кружевной лоскуток. Волосы на её гладком, по девичьи розоватом лобке только начали кое-где пробиваться. По-мальчишечьи маленькие груди едва обозначились коричневыми точками.

Тоненькая талия, втянутый, упругий животик, узкие угловатые плечи, худенькие белые выпуклости ягодиц, – всё это дико меня возбуждало. Фактически – передо мной был ребёнок, которым можно было легко, по согласию, овладеть и за которого не привлекут к уголовной ответственности. Это была полубездомная бродяжка, многие тысячи которых промышляли сейчас на трассах страны, обслуживая «изголодавшихся» в рейсах дальнобойщиков, либо обитали в подвалах и на чердаках, отдаваясь за гроши наркоманам, бомжам, малолеткам-бакланам.



Я тоже разделся, член у меня уже стоял, высоко задрав синевато-розовую головку. Я поманил девчонку к себе, сунул ей в руку член. Она быстро и умело, крепко зажав пальцами, помяла его. Забегала рукой взад-вперёд по напрягшемуся стволу, возбуждая. Я вздрогнул и застонал, сладострастно прикрыв глаза. Девчонка опустилась передо мной на колени и заглотнула головку члена маленьким ртом. Принялась сосать, облизывая её губами и щекоча горячим, тоненьким жалом язычка. При этом она тёрла правой рукой своё крохотное влагалище, теребила пальчиками клитор. Доведя себя и меня до безумного экстаза, оторвалась от члена, давая ему отдохнуть. Я, рыча от страсти и нетерпения, повалил её на траву, сам навалился сверху и грубо вошёл в неё, содрогаясь от наслаждения. Через минуту я уже кончал, извиваясь, целуя её в губы, проталкивая влажный язык глубоко в её рот, соприкасаясь с девчонкой зубами. Она истерически смеялась и плакала одновременно, шептала частой скороговоркой:

– Сделай мне больно, милый, я хочу. Ну ударь меня! По лицу. Пожалуйста.

Я стал больно хлестать её ладонью по щекам, так что голова её от сильных ударов моталась из стороны в сторону. Из носа у неё потекла кровь. Девчонка взвизгнула от страха и боли, и в то же время возбудилась опять. Ловя ртом мои пальцы, обсасывала их, как до этого – член. Стонала, тёрла пальчиками свой набрякший маленький клитор.

– Ещё, ещё! Так... Бей! Сильнее бей! О, как хорошо, милый! – причитала она.

Я поставил её на четвереньки задом к себе, обильно смочил слюной пальцы и потёр ими крошечную дырочку её ануса, увлажняя. Наслюнявил и головку своего вновь вставшего члена. На миг усомнился: пролезет ли такая огромная «палка» в её почти что микроскопическое отверстие? Но похоть жаждала своего, и я принялся медленно, миллиметр за миллиметром, проталкивать в «мышиную норку» девчонки своего, поднявшегося на дыбы, «дикого зверя». Она застонала и заплакала от боли, но видно и боль доставляла ей удовольствие. Девчонка не отстранилась, а наоборот, сама подалась всем телом к нему навстречу. Член вошёл в её задницу наполовину, и я стал её с наслаждением трахать и моментально кончил, выплеснув в неё струю горячей, обжигающей спермы...

Когда я вернулся на вокзал, Толян с Сашкой, развалясь на лавочке на перроне, прихлёбывали из бутылок пиво.

– Вы что, обалдели, мужики, в наглянку рисуетесь на перроне? – набросился я на них с упрёками. – А вдруг патруль, не дай Бог, нагрянет, что тогда?

– А ты куда соску водил? – лениво поинтересовался Толян. – Нам ничего не сказал, бля... Друг называется! Вместе бы и отодрали биксу в три смычка.

– Перебьёшься, – хмыкнул я. – У меня принцип – к одной бабе всем кагалом не ходят! Найдёшь себе другую, Толян, тут их хоть пруд пруди. Всяких-разных... Или проводницу в поезде отдерёшь! Они всем дают за бутылку водки.

– А водка откуда? – возразил злой, раздосадованный Толян. – Деньги-то – тю-тю! С гулькин нос осталось.

– Твои проблемы, – отмахнулся я от него, как от назойливой мухи, всё ещё пребывая в сладостной эйфории от недавнего совокупления с малолеткой.

Шутка ли, за два года это была первая моя женщина. Если не считать, конечно, случая, когда женщину однажды заменил… мужчина. Было это в санбате на первом году службы, где я лежал с острым приступом гастрита, и врачи предрекали мне скорую язву. В палате, вначале многочисленной, остались вскоре только двое: я и Костя очкарик из недоучившихся питерских студентов, – всех остальных выписали. Костя был со странностями: интересовался живописью, религией и эзотерикой, писал стихи и, как сам признался, до армии ни разу не переспал с девчонкой.

У меня же их было до службы – хоть пруд пруди. Он вечерами перед отбоем расспрашивал меня о многочисленных сексуальных приключениях на гражданке. А трахал я и молодых девчонок-сверстниц, уже раздолбанных старшими парнями, и молоденьких целок-семиклассниц и умудрённых опытом студенток-медичек, классно бравших в рот и без комплексов дававших в жопу, и даже тридцатилетних замужних тёлок, вечно не удовлетворённых спивавшимися мужьями. А однажды я отодрал даже беременную, жинку соседа-снабженца, ездившего часто по командировкам в областной центр.

Костя наслушался моих рассказов и у него видно поехала от всего этого крыша, ему и самому захотелось трахаться, а в виду того, что перед ним был зрелый в половом отношении мужик, он решил принять на себя роль противоположного пола… Однажды я проснулся от того что меня трогали внизу… Открыв в темноте глаза, увидел Костю с моим членом во рту. Сосал он хорошо, не хуже девчонки. Потом я трахнул его пару раз в задницу и снова заснул.

С тех пор, до самой выписки, Костя не давал мне покоя. Он действительно кончал от того, что я его трахал в попку. Причём, кончал, не прикасаясь к своему члену, который стоял у него всегда при ебле вертикально, как солдат по стойке смирно. И когда Костя облизывал мой член после совокупления, у него тоже вставал. И кончал он как натуральная девчонка, долго и со стонами, извиваясь при этом всем телом. Классное было время тогда, в санбате. Надолго запомнилось. Я даже взял на всякий случай адресок Костин, призрачно намекнув, что возможно навещу после армии.

А что, может, действительно съездить к своей армейской «девочке»?..